Николай
Гумилев.
В твоем гербе невинность лилий,
В моем - багряные цветы.
И близок бой, рога завыли,
Сверкнули золотом щиты.
Идем, и каждый взгляд упорен,
И ухо ловит каждый звук,
И серебром жемчужных зерен
Блистают перевязи рук.
Я вызван был на поединок
Под звоны бубнов и литавр
Среди смеющихся тропинок,
Как тигр в саду - угрюмый мавр.
Ты - дева-воин песен давних,
Тобой гордятся короли,
Твое копье не знает равных
В пределах моря и земли.
Страшна борьба меж днем и ночью,
Но богом нам она дана,
Чтоб люди видели воочью
Кому победа суждена.
Клинки столкнулись - отскочили,
И войско в трепете глядит,
Как мы схватились и застыли:
Ты - гибкость стали, я - гранит.
Меня слепит твой взгляд упорный,
Твои сомкнутые уста,
Я задыхаюсь в муке черной,
И побеждает красота.
Я пал... И молнией победной
Сверкнул и в тело впился нож.
Тебе восторг - мой стон последний,
Моя прерывистая дрожь.
И ты уходишь в славе ратной,
Толпа поет тебе хвалы,
Но ты воротишься обратно,
Одна, в плаще весенней мглы.
И, под равниной дымно-белой,
Мерцая шлемом золотым,
Найдешь мой труп окоченелый
И снова склонишься над ним.
"Люблю! О, помни это слово,
Я сохраню его всегда,
Тебя убила я живого,
Но не забуду никогда."
Лучи, сокройтеся назад вы...
Но заалела пена рек,
Уходишь ты, с тобою клятвы
Ненарушимые вовек.
Еще не умер звук рыданий,
Еще шуршит твой белый шелк,
А уж ко мне ползет в тумане
Нетерпеливо-жадный волк.
Портрет
мужчины
(Картина в Лувре работы неизвестного)
Его глаза - подземные озера,
Покинутые, царские чертоги,
Отмечен знаком высшего позора,
Он никогда не говорит о боге.
Его уста - пурпуровая рана
От лезвия, пропитанного ядом,
Печальные, сомкнувшиеся рано,
Они зовут к непознанным усладам.
И руки, бледный мрамор полнолуний,
В них ужасы неснятого проклятья,
Они ласкали девушек-колдуний
И ведали кровывые распятья.
Ему в веках достался странный
жребий
Служить мечтой убийцы и поэта,
Быть может, как родился он, на небе
Кровавая растаяла комета.
В его душе столетия обиды,
В его душе печали без названья,
За все сады Мадонны и Киприды
Не променяет он воспоминанья.
Он злобен, но не злобой святотатца,
И нежен цвет его атласной кожи,
Он может улыбаться и смяться,
Но плакать... плакать больше он не может.
Созидающий башню сорвется,
Будет страшен стремительный лет,
И на дне мирового колодца
Он безумье свое проклянет.
Разрушающий будет раздавлен,
Опрокинут обломками плит,
И, всевидящим богом оставлен,
Он о муке своей возопит.
А ушедший в ночные пещеры,
Или к заводям тихой реки
Повстречает свирепой пантерой
Наводящие ужас зрачки.
Не избегнешь ты доли кровавой,
Что земным предназначила смерть.
Но, молчи! Несравненное право
Самому выбирать свою смерть.
Кончено время игры,
Дважды цветам не цвести,
Тень от гигантской горы
Пала на нашем пути.
Область унынья и слез -
Скалы с обеих сторон
И оголенный утес,
Где распростерся дракон.
Острый хребет его крут,
Вдох его - огненный смерчь, -
Люди его назовут
Сумрачным именем: Смерть.
Что ж, обратиться нам вспять,
Вспять повернуть корабли,
Чтобы опять испытать
Древнюю скудность земли?
Нет, ни за что, ни за что!
Значит настала пора,
Лучше слепое Ничто,
Чем золотое Вчера!
Вынем же меч-кладенец -
Дар благосклонных неяд,
Чтоб обрести, наконец,
Неотцветающий сад.
Адам, униженный Адам,
Твой бледен лик и взор твой бешен,
Скорбишь ли ты по тем плодам,
Что ты срывал, еще безгрешен?
Скорбишь ли ты о той поре,
Когда еще ребенок-дева,
В душистый полдень на горе
Перед тобой плясала Ева?
Теперь ты знаешь тяжкий труд
И дуновенье смерти грозной,
Ты знаешь бешенство минут,
Припоминая слово - "поздно."
И боль жестокую, и стыд,
Неутомимый и бесстрастный,
Который медленно томит,
Который мучит сладострастно.
Ты был в раю, но ты был царь,
И честь тебе была порукой,
За счастье, вспыхнувшее встарь,
Надменный втрое платит мукой.
За то, что не был ты, как труп,
Горел, искал и был обманут,
В высоком небе хоры труб
Тебе греметь не перестанут.
В суровой доле будь упрям,
Будь хмурым, бледным и согбенным,
Но не скорби по тем плодам,
Не искупленным и презренным.
Все мы, святые и воры,
Из алтаря и острога,
Все мы - смешные актеры
В театре господа бога.
Бог восседает на троне,
Смотрит, смеясь на подмостки,
Звезды на пышном хитоне
Позолоченные блестки.
Так хорошо и привольно
В ложе предвечного света,
Дева Мария довольна,
Смотрит, склоняясь, в либретто:
- Гамлет? Он должен быть бледным.
Каин? Тот должен быть грубым...
Зрители внемлют победным
Солнечным, ангельским трубам.
Бог, наклонясь, наблюдает,
К пьесе он полон участья.
Жаль, если Каин рыдает,
Гамлет изведает счастье!
Так не должно быть по плану!
Чтобы блюсти упущенья,
Боли, глухому титану
Вверил он ход представленья.
Боль вознеслася горою,
Хитрой раскинулась сетью,
Всех, утомленных игрою,
Хлещет кровавую плетью.
Множатся пытки и казни...
И возрастает тревога,
Что, коль не кончится праздник
В театре господа бога?
Сонет.
Я - попугай с Антильских островов,
Но я живу в квадратной келье мага,
Вокруг реторты, глобусы, бумага
И кашель старика, и бой часов.
Пусть в час заклятий, в вихре
голосов
И в блеске глаз мерцающих, как шпага,
Ерошат крылья ужас и отвага,
И я сражаюсь с призраками сов...
Пусть! Но едва под этот свод унылый
Войдет гадать о картах, иль о милой,
Распутник в раззолоченном плаще,
Мне грезится корабль в тиши залива,
Я вспоминаю солнце... и вотще
Стремлюсь забыть, что тайна некрасива.
Мне снилось: мы умерли оба,
Летим с успокоенным взглядом,
Два белые, белые гроба
Поставлены рядом.
Когда мы сказали "довольно"?
Давно ли и что это значит?
Но странно, что сердцу не больно,
Что сердце не плачет.
Бессильные чувства так странны,
Застывшые мысли так ясны,
И губы твои не желанны,
Хоть вечно прекрасны.
Свершилось! Мы умерли оба,
Летим с успокоенным взглядом,
Два белые, белые гроба
Поставлены рядом.
Оставьте пожалуйста отзыв.
